ФОТО предоставлено организацией «Экстремум»

В Ленобласти прошли очередные – шестые по счету – специальные учения добровольных спасателей. 36 часов без перерыва. Больше сотни участников из Петербурга, Москвы, Казани и других городов. Отрабатывают: поиск людей в лесу, оказание первой помощи, транспортировку; работы на высоте, в воде, в огне. Эти учения – разминка перед началом сезона лесных поисково-спасательных работ. Вообще-то в МЧС есть такая структура – ПСО, поисково-спасательные отряды. Но с каждым годом становится все больше добровольных отрядов, основная задача которых – «поиск и спасение людей, потерявшихся в природной среде». Вызовы на такие операции к добровольцам поступают все чаще – и не то чтобы люди чаще терялись; скорее, профессиональные спасатели из МЧС доверяют подготовленным общественникам и делятся ориентировками. Добровольный спасатель ПСО «Экстремум» Юрий ШКОЛЬНИКОВ рассказал, как такими становятся; что чувствуешь на пятый день безрезультатных поисков и зачем волонтерам своя пожарная машина.

– Юрий, давайте на вашем примере: как становятся добровольным спасателем?

– Я не планировал становиться спасателем. Просто в походы ходил, аптечку с собой носил, а о том, как ею пользоваться, имел смутное представление – ни в школе, ни в университете первой помощи не учат. Есть хорошие курсы, но двухдневные. А медицинский колледж три года отнимет. На курсах автовождения от медицинских лекций толку мало: ну помнишь ты, что если у пострадавшего остановилось сердце, то нужно дышать и давить. А как дышать и как давить? Это несложно, но требует понимания алгоритмов и отработки навыков на манекене.

Наконец нашел курсы спасателей по программе МЧС, их проводит объединение добровольных спасателей «Экстремум» на базе пожарно-спасательного колледжа. Курсы трехмесячные, проходишь аттестацию и получаешь квалификацию «Спасатель РФ». Это базовый уровень, потом можно повышать квалификацию, получая дополнительные «спасательные» специальности.

Пока учился, общался с другими людьми – некоторые уже были так или иначе вовлечены в добровольную спасательную деятельность. Система ведь такая: новичок как-то узнает о добровольных спасателях, становится помощником, но хочет расширить свои навыки и идет на курсы. Либо наоборот, как я, после курсов «втягивается».

На курсах – «первая помощь», пожарная подготовка, топография и прочее. На «высотке», то есть на высотно-спасательных работах, некоторые побороли свой страх высоты; на экзаменах форсируешь реальную речку, человека переправляешь – и хорошо, если зима, по льду пройдешь, а весной и осенью бредешь в воде не очень комфортной температуры... В общем, получив такие навыки, хочешь их применить – так потихоньку «втягиваешься». Я заинтересовался, потому что предпочитаю приносить пользу, а в нашем деле даже если идешь по лесу много часов и никого не нашел – это не напрасно, потому что другой сможет пойти иной дорогой и найдет пропавшего.

– Добровольные спасатели – что это за люди?

– Всего в нашей общественной организации 134 человека, из них 46 человек – ядро, общественное аварийно-спасательное формирование ПСО «Экстремум». У членов ПСО больше обязанностей, выше требования к квалификации, а само формирование раз в три года проходит аттестацию госкомиссии.

А так люди очень разные. Строители, директора компаний, айтишники. И мужчины и женщины. Большинству ближе к 30 годам, но есть и постарше. Можно ведь не только по лесам ходить, а за компьютером координировать поисково-спасательные группы.

– Каков алгоритм работы спасателей-добровольцев?

– В структуре МЧС есть Центр управления в кризисных ситуациях (ЦУКС). Человек заблудился, он или его родственники звонят по 112. ЦУКС нас информирует, и наш дежурный координатор, который на телефоне 24 часа в сутки, передает сведения дежурному руководителю поисково-спасательных работ (РПСР).

Это человек, обученный технологиям и алгоритмам поиска людей. Потерялся кто-то в лесу – мы что, пойдем шеренгой? В наших лесах это нереально. Разве что если потерялся ребенок, могут привлечь и военных, полицию – и все прочесывают местность. Но в прочих случаях нужна другая технология поиска. Руководитель ПСР сидит за компьютером, перед ним карты Ленобласти, информация, полученная от заявителя, – и он дает задания группам: одна идет туда, другая – сюда; определяет, использовать ли сирену, чтобы пропавший откликнулся на звук... Если результатов нет, выезжают следующие группы.

– Часто теряются?

– В основном, конечно, летом и осенью. Но изредка зимой охотники теряются или поиски елки перед Новым годом заводят в самую чащу.

В летние месяцы поступает 30 – 50 заявок, а в прошлом сентябре вообще 241. Потому что грибы-ягоды. У нас болота шикарные, теряйся – не хочу. А в октябре уже заморозки начинаются. Летом-то ночью довольно тепло, был случай, когда бабушка пять дней сидела в лесу. Мы ее нашли, потом семь часов вытаскивали на носилках – она в самый бурелом забрела. Сняли нашу операцию на видео, выложили в Сеть, потом американский телеканал Right This Minute у себя показал: вот какие в России леса и спасатели.

– А если так и не находите?

– В прошлом году по 3% случаев поиски были прекращены. В зависимости от обстоятельств может наступить момент, когда поиски уже бесполезны.

– В смысле... Человек не жив?

– Не обязательно так. Случается, что искомого человека просто нет в лесу: исходная информация оказывается неверной. Но случаются и трагедии. Иногда полиция обращается с просьбой помочь в поисках тела.

Но основная наша цель – все-таки спасать. И с каждым годом успешность поисковых работ растет. Я говорю только о нашей статистике, «добровольческой». В 2014 году было 400 заявок, действовать нам пришлось по 188. В остальных случаях человек либо сам быстро выбирался, либо кого-то встречал на пути.

Иногда в лес заходить и не приходится, выводим по телефону: потерявшийся позвонит по 112, нам передают его номер, созваниваемся, РПСР задает правильные вопросы и ориентирует.

– По сотовому разве не засечь, где человек находится?

– Всеобщее заблуждение. Чтобы «засечь», нужна триангуляция – чтобы рядом было три вышки сотовой связи. В Ленобласти это редкость.

Собственно выезды поисковых групп в лес потребовались в 47 случаях. Это не значит, что 47 раз выезжали – по каждому случаю могло быть несколько выездов и сотни человеко-часов.

– Госструктуры – то же МЧС – как вас воспринимают?

– Поначалу относились с некоторым недоверием. Мы это понимали и потому тренировались еще больше. А потом профессионалы увидели: мы от них ничего не требуем, работаем профессионально. У нас договор с МЧС и Ленобласти и Петербурга, но в городе редко теряются, леса не те.

– Ваш личный опыт? Скольких нашли?

– Ни одного. Я как раз тот случай, когда ищешь вхолостую, зато кто-то другой находит.

Один раз только помогал выносить из леса бабушку лет восьмидесяти. Мы приехали на поиски, а ее уже местные грибники нашли. Вместе со спасателями МЧС мы ее эвакуировали.

Вообще это не геройская работа. На самом деле она долгая и утомительная. Особенно тяжело, когда ищем человека третий день, пятый... Тогда подбадриваем друг друга: а помнишь, как-то ведь на седьмой день нашли. Да и если РПСР считает, что надо продолжать поиски – значит надо.

– Много ли добровольцев отсеиваются, увидев, что спасательные работы – «долго и утомительно»?

– Ротация происходит, но скорее по семейным причинам: дети рождаются – свободного времени становится меньше, кто-то переезжает в другой город. Костяк у нас довольно постоянный.

– Вы мало того что бесплатно работаете, вы и курсы прошли платные, и бензин сами оплачиваете.

– Ну да. Несколько раз выигрывали гранты, но их в основном пускали на оборудование.

– А сейчас народ вам сбрасывается на покупку пожарной машины.

– В 2011 году был принят закон о добровольной пожарной охране, и в 2012-м мы собрали собственную добровольную пожарную команду. Прошли обучение, заключили договор с Федеральной противопожарной службой – там отнеслись к нашим стремлениям с пониманием, прикрепили к 40-й пожарной части Невского района и выдали «бочку» – автоцистерну.

Водитель – штатный пожарный, командир отделения – тоже, и мы, четыре добровольца. И выезжаем. Например, по нормативам, на пожары должны приезжать две автоцистерны, но для тушения мусорных баков достаточно одной. И зачем профессиональных пожарных гонять, если добровольцы справятся.

Проблема в том, что наша «бочка» чувствует себя не очень хорошо. В последнее время пришлось сократить количество выездов. И родилась идея купить собственный автомобиль – не цистерну на три тонны воды, а на базе «УАЗа», чтобы права категории В годились.

Воды и пенообразователя в такой машине не хватит на тушение большого пожара, но на небольшое возгорание – вполне. К тому же мы хотим применять этот автомобиль в основном для выездов на ДТП в Ленобласти. В Петербурге в два раза больше аварий, но в области вдвое больше погибших. Шестое место среди регионов по числу погибших в ДТП. Скорости большие, а районы выезда у иной пожарной части размером с небольшое европейское государство.

Так вот мы хотим содействовать. Начали собирать средства на машину – пока набрали 345 тысяч рублей. А всего надо 2 млн 87 тысяч. Со спонсорами сейчас туго, время сложное. Наш проект «Автомобиль для добровольных спасателей» можно найти на сайте planeta.ru – там можно добровольные пожертвования внести.

– 130 добровольных спасателей – это много? Мало?

– В пик сезона иногда не хватает. И ведь у каждого из нас еще и «нормальная» работа есть. Кто-то из наших «спасает» по выходным или часть отпуска под это выделяет. Кто-то договаривается о посменной работе. Но бывает, ночью в лесу рыщешь, утром приходишь домой, в душ, переодеваешься – и на работу.

А вообще – слишком много спасателей не бывает.